Выпуск 1

Это действительно непотопляемое плавсредство в музыкальном океане. Фортепианный дуэт наконец утвердил себя в значении полноправного представителя фортепианной идеи на концертных эстрадах мира. История жанра обреталась где-то «в тени», и только сейчас ценители искусства с изумлением узнают о пропущенных ценностях и с жадностью внемлют каждой «дуэтной экспозиции», открывая для себя неизведанные прелести. Дополнительная прелесть для публики еще и в том, что на сцене может оказаться не одна знаменитость, а целых две, и тогда уже неважно, что они будут играть — Баха, Брамса или Кейджа. А выбрать действительно есть из чего. Тысячи сочинений (в том числе, сотни — с оркестром) предлагаются для селекции. И работа по освоению этого богатства только началась. Современная судьба жанра фортепианного ансамбля — наша новая рубрика, которую будет вести пианист, руководитель Санкт-Петербургского Объединения фортепианных дуэтов Игорь Маркович Тайманов — сын знаменитого гроссмейстера и блистательного участника дуэта Брук–Тайманов.

Поль Гоген когда-то заметил: «Нет искусства, если нет преображения». Художник-живописец, преображая свой объект, создает последнюю версию творения. Композитор, создав сочинение, — ждет. Он ждет звуковой реализации, а значит — неизбежного преобразования, творящего соучастия иного «Я». И если говорить о рождении Искусства, то следует говорить о таком преобразовании, на которое способна воля, отмеченная озарением личностного чувствования объекта, талантом неповторимого прочтения. Здесь-то и вырастает гигантская проблема соучастия — реального воспроизведения, способного разрушить, вознести, или скудно, но, как говориться, «стилистически верно» изложить канву созданного композитором.

Банально, но факт: есть книги, глубина и содержательность которых обратно пропорциональны объему. Небольшое, но совершенно необходимое уточнение: мэтр отечественной музыки Сергей Слонимский — не только композитор, давно и справедливо признанный во всем мире, но и первоклассный музыковед и пианист. Эти же три начала гармонично соединились в герое повествования, вот почему автор находится с ним как бы на одном поле.

«Музыкальная карьера Тани Федькиной началась чрезвычайно рано. Об этом свидетельствуют броские газетные заголовки: «Композитору — шесть лет», «Автору оперы… восемь лет». Да и исполнительский дебют ее состоялся в 1968 году, когда ученице 5 го класса Центральной музыкальной школы было всего двенадцать лет… После окончания школы Федькина поступила в Московскую консерваторию и стала студенткой в классе Е. В. Малинина. Вскоре пришли и первые заметные успехи… В 1975 году она завоевала третью премию на Шопеновском конкурсе в Варшаве. В данном случае конкурсная награда уж никак не была подведением итогов… По мнению Е. В. Малинина, наиболее свободно чувствует себя Федькина в романтической сфере. Среди ее лучших достижений — интерпретация шумановской «Крейслерианы», экспромтов Шуберта, многих произведений Шопена, Первого концерта Чайковского. Природный пианизм, точность исполнительских намерений ярко проявляются у Татьяны Федькиной в трактовке сонат и фортепианных концертов Моцарта.

Несколько лет назад, работая на фирме «Мелодия», автор этих строк участвовал в переговорах с японскими коллегами. В ходе беседы гости с воодушевлением заговорили о русской пианистке Розе Тамаркиной. Хорошо помню собственные чувства — и радость, и удивление. Увы, плохо знают наших старых пианистов и в России и, тем более, за рубежом. Тем не менее, речь шла именно о ней, Розе Тамаркиной (1920–1950), ярчайшей и, увы, так рано угаснувшей звезде мирового пианизма.

Фортепианное образование в современной России наследует большой и славный исторический опыт. И связан он, прежде всего, с деятельностью двух великих факультетов — московского и санкт-петербургского. Знаменитые фортепианные классы двух первых русских консерваторий создали и предусловия фортепианного образования в огромной стране, и мировую славу русскому пианизму. История этих факультетов многому учит. В ней скрыт не просто абстрактно-познавательный смысл, из нее можно извлечь великие секреты обучения и художественного воспитания, основы которого закладывались великими артистами.

17 лендлеров D. 366 Шуберта, Вторая соната для фортепиано h-moll, ор. 61 Шостаковича в первом отделении; его же прелюдии и фуги h-moll и D-dur ор. 87 и Соната D-dur D. 850 Шуберта во втором. Такова неординарная, исполненная глубокого смысла программа, сыгранная Борисом Петрушанским в Москве 13 января 2011 года. Добавим, сыгранная блестяще и на едином дыхании. Два, казалось бы, далеких мастера соединились мириадами незримых нитей; два мира стали единым звуковым пространством, а два отделения — неким сверхсочинением, преодолевающим привычные границы восприятия.
Говоря о Борисе Петрушанском, его друг и соученик по классу Льва Николаевича Наумова, композитор и пианист Александр Чайковский отмечал «страстность, горячность и, одновременно, жесткий самоконтроль, умение прожить на эстраде каждую интонацию». Несколько десятилетий спустя можно лишь согласиться с этими словами. В искусстве Петрушанского гармонично сочетаются экстравертность, концертность — и глубина сосредоточения, интеллектуальный накал.

В конце января 2011 в Зальцбурге прошел традиционный фестиваль «Mozartwoche» («Неделя Моцарта»). Ежегодно в нем принимают участие крупнейшие мировые дирижеры, симфонические и камерные оркестры, ансамбли и солисты. Среди пианистов, ставших в этом году гостями фестиваля, — Маурицио Поллини, Фазиль Сай, Петр Андержевски, Роберт Левин, Александр Лонквих. К пианистам форум относится с особым почтением: позицию «приглашенного исполнителя», которому предоставляется возможность сформировать ряд программ на свой вкус, в последние годы здесь занимали представители именно этой специальности — Пьер-Лоран Эмар, Мицуко Ушида, Ларс Фогт. Один из пианистов, однако, из года в год сохраняет исключительное положение: Андраш Шифф — единственный участник «Mozartwoche», которому дается привилегия в первые дни фестиваля дважды выступить с одной и той же программой, в сопровождении его камерного оркестра «Cappella Andrea Barca». Минувшей осенью Шифф дал сольный концерт в Санкт-Петербурге; его апрельский визит в Москву сорвался из-за нарушения мирового авиационного сообщения, вызванного извержением вулкана в Исландии. О своих впечатлениях от России, о зимнем и летнем фестивалях в Зальцбурге, о границах репертуара и об одном малоизвестном современнике Моцарта маэстро Шифф рассказал в интервью журналу «PianoФорум».

21 ноября 2010 в Концертном зале им. П. И. Чайковского играл Пьер-Лоран Эмар — пианист, включенный в абонементную серию «Пианистическая Франция». И выступление его в заполненном почти до отказа большом концертном зале действительно шло, что называется, «под французским флагом»: музыка звучала исключительно французская — сочинения Равеля, Мессиана и Булеза. Причем Равель замыкал программу, а Мессиан открывал. В результате возникла форма, которую так любил основоположник музыкального импрессионизма Клод Дебюсси: стремление к обнажению главной темы в конце в значении итога и точки стремления.

Традиционно у русского пианизма, во многом, лирический образ: к счастью, его не смогли поколебать ни «цивилизация», ни глобализация. В XXI веке, как и два столетия назад, русские пианисты еще могут по-настоящему поразить мир не только количеством звуков в единицу времени, но и тонкостью, богатством оттенков музыкальной «речи». Предлагаемое собрание материалов — одновременно компактное и по-настоящему изысканное — посвящено русскому ирландцу Джону Фильду (1782—1837), стоящему у истоков отечественной пианистической традиции.

Письма Генриха Густавовича Нейгауза (1888—1964) неоднократно публиковались в тех или иных подборках. Каждая из них — очередное многоточие; точка, вероятно, будет поставлена еще очень нескоро. И дело даже не столько в широком круге его респондентов: для Нейгауза писание писем почти всегда было духовным актом, — вот почему многие из них представляют собой и шедевры словесности как таковой, и драгоценные ключи к пониманию личности их автора.