Новости

17 лендлеров D. 366 Шуберта, Вторая соната для фортепиано h-moll, ор. 61 Шостаковича в первом отделении; его же прелюдии и фуги h-moll и D-dur ор. 87 и Соната D-dur D. 850 Шуберта во втором. Такова неординарная, исполненная глубокого смысла программа, сыгранная Борисом Петрушанским в Москве 13 января 2011 года. Добавим, сыгранная блестяще и на едином дыхании. Два, казалось бы, далеких мастера соединились мириадами незримых нитей; два мира стали единым звуковым пространством, а два отделения — неким сверхсочинением, преодолевающим привычные границы восприятия.
Говоря о Борисе Петрушанском, его друг и соученик по классу Льва Николаевича Наумова, композитор и пианист Александр Чайковский отмечал «страстность, горячность и, одновременно, жесткий самоконтроль, умение прожить на эстраде каждую интонацию». Несколько десятилетий спустя можно лишь согласиться с этими словами. В искусстве Петрушанского гармонично сочетаются экстравертность, концертность — и глубина сосредоточения, интеллектуальный накал.

В конце января 2011 в Зальцбурге прошел традиционный фестиваль «Mozartwoche» («Неделя Моцарта»). Ежегодно в нем принимают участие крупнейшие мировые дирижеры, симфонические и камерные оркестры, ансамбли и солисты. Среди пианистов, ставших в этом году гостями фестиваля, — Маурицио Поллини, Фазиль Сай, Петр Андержевски, Роберт Левин, Александр Лонквих. К пианистам форум относится с особым почтением: позицию «приглашенного исполнителя», которому предоставляется возможность сформировать ряд программ на свой вкус, в последние годы здесь занимали представители именно этой специальности — Пьер-Лоран Эмар, Мицуко Ушида, Ларс Фогт. Один из пианистов, однако, из года в год сохраняет исключительное положение: Андраш Шифф — единственный участник «Mozartwoche», которому дается привилегия в первые дни фестиваля дважды выступить с одной и той же программой, в сопровождении его камерного оркестра «Cappella Andrea Barca». Минувшей осенью Шифф дал сольный концерт в Санкт-Петербурге; его апрельский визит в Москву сорвался из-за нарушения мирового авиационного сообщения, вызванного извержением вулкана в Исландии. О своих впечатлениях от России, о зимнем и летнем фестивалях в Зальцбурге, о границах репертуара и об одном малоизвестном современнике Моцарта маэстро Шифф рассказал в интервью журналу «PianoФорум».

21 ноября 2010 в Концертном зале им. П. И. Чайковского играл Пьер-Лоран Эмар — пианист, включенный в абонементную серию «Пианистическая Франция». И выступление его в заполненном почти до отказа большом концертном зале действительно шло, что называется, «под французским флагом»: музыка звучала исключительно французская — сочинения Равеля, Мессиана и Булеза. Причем Равель замыкал программу, а Мессиан открывал. В результате возникла форма, которую так любил основоположник музыкального импрессионизма Клод Дебюсси: стремление к обнажению главной темы в конце в значении итога и точки стремления.

Андрей Волконский — крупнейшая художественная фигура послевоенного СССР, однако творчество его сегодня почему-то оказалось вне поля внимания. А самым лучшим оживлением такого внимания может служить возрождение его творческого наследия в живой практике музыкальной жизни. Но прежде, чем перейти к конкретной репертуарной рекомендации, коснемся самой личности этого удивительного музыканта.

Его имя десятилетиями не сходило с афиш крупнейших концертных залов мира. Теперь он — один из самых авторитетных фортепианных педагогов, снискавших мировую известность и на этом поприще. Его педагогическая деятельность, начавшаяся в Московской консерватории, сегодня развертывается в разных странах Европы. В сентябре 2010 года Дмитрий Башкиров выступил с мастер-классом в Москве, в Центре оперного пения Г. Вишневской на фестивале «Слава, Маэстро!», посвященном памяти М.Л. Ростроповича.

Среди русских артистов, по разным причинам покинувших СССР, у Сергея Эдельмана особая судьба: в отечественный исполнительско-педагогический контекст он вернулся не на известной волне 1990‑х, а лишь в середине 2000‑х. Знаменитый артист, в творческом багаже которого немало «статусных» залов, партнеров‑солистов и оркестров (укажем, к примеру, на Кливлендский, Вашингтонский, Лондонский, Роттердамский симфонические, Оркестр де Пари, Оркестр Верди в Милане); профессор Нью-Йоркского университета (1996–2001) и Музыкальной академии Мусашино в Токио (2002–2009), Эдельман до сих пор известен везде, кроме России. В октябре 2010 Сергей Эдельман руководил одним из мастер-классов Второй молодежной музыкальной академии стран СНГ в Минске.

Почти полвека имя выдающегося русского пианиста Григория Соколова притягивает к себе напряженное внимание музыкантов и любителей музыки всего мира. Впервые о Соколове заговорили в 1966 после блистательного триумфа 16‑летнего ученика Средней специальной музыкальной школы Ленинградской консерватории (класс Л. И. Зелихман) на Международном конкурсе им. П. И. Чайковского в Москве. В 1973 Соколов окончил Ленинградскую консерваторию по классу профессора М.Я. Хальфина. Однако потребность в профессиональном совершенствовании и принципиальная строгость в отношении к собственному внутреннему миру и его эволюции сопровождают музыканта всю жизнь. Критики единодушны в признании интеллектуальной сосредоточенности и эмоциональной раскрепощенности его исполнительских трактовок, его же самого сравнивают с философом-проповедником, дерзновенным идеалистом, каждое выступление которого воспринимается как подвиг духовного героизма, как последнее, прощальное высказывание. Размышления Григория Соколова о музыке столь же неординарны, как и его концертные выступления. Но маэстро принципиально отказывается от интервью, исключением стало его общение с петербургской журналисткой Наталией Тамбовской.

Это случилось в 1822 году. Одиннадцатилетний Лист играл в Вене, и на один из концертов пришел Бетховен. Пришел не случайно: он получил приглашение от Адама Листа — отца вундеркинда — и откликнулся. Быть может, он вспомнил сам себя в детстве и собственную раннюю славу, быть может, просто заметил общественную суету вокруг чудо-ребенка, быть может, его ученик Черни подал сигнал о совершенно особенном явлении, но как бы то ни было, это весьма необычный для него жест. Глубоко больной, уже совершенно глухой, постоянно погруженный в собственный звуковой мир, начавший как раз в ту пору вынашивать свою Missa solemnis, Бетховен дал себе труд прийти. Он не мог слышать происходящего. По свидетельству биографов, сел так, чтобы видеть руки пианиста и клавиатуру, и понял все. После концерта он тяжело поднялся на подиум, подошел к мальчику, обнял его, прижал к себе и поцеловал.

В теологических дебатах, в частности, фиксируется латинский догмат, означающий «более чем завершенное». Отвлекаясь от источника, породившего данную фиксацию, скажу, что определение это замечательным образом налагается на блистательное фортепианное наследие Шумана. «Более чем завершенное» (Donum divinitus datum supranaturale et admirabile) — это не просто «прошедшее время». «Более чем завершенное» — это прошедшее сквозь время и включенное в перечень опорных колонн исторической памяти человечества. Все созданное этим поэтом звуков (и слова!) в 30 е годы позапрошлого столетия стало одной из вечных вершин фортепианного наследия. Он рядом с Шопеном — нашим первым (мартовским) юбиляром, он рядом с Листом, к юбилейной дате которого мы идем, он рядом со многими другими, не создавшими наследия, к которому можно было бы добавить титул «более чем завершенное». Но он вне сравнения даже с равновеликими в силу абсолютной единственности.