Свет и воля (из глубин инфернальной реальности)

Многим талантливым и даже гениальным артистам в начале карьеры нужен «разгон»: дебют в престижном зале, первое выступление с классным оркестром, победа на конкурсе или всё это вместе. Такая же помощь требуется композиторам и сочинениям, вынырнувшим из пучины неизвестности или забвения (что не одно и то же). Выданный аванс (или кредит) не вечен: настоящий талант всегда возвращает его, притом с солидными процентами.

Несколько лет назад мир по-настоящему узнал о жизни, судьбе и музыке композитора Всеволода Петровича Задерацкого (1891–1953). Не считая опубликованных 1970 году издательством «Музычна Украина» и несколько раз исполнявшихся (впервые, фрагментарно — Аллой Задерацкой в Киеве, в том же 1970-м) 24 прелюдий 1934 года, наследие композитора оставалось почти не охваченным ни исполнительской практикой, ни критической мыслью. Редкие исключения (исполнение упомянутого сочинения Александром Марковичем в 1985 году, Александром Райхельсоном — в 2003; статья Екатерины Кретовой в газете «Московский комсомолец» в 1997 году) лишь подтверждают правило. В октябре 2008 года в Германии вышел CD, на котором 24 прелюдии Задерацкого и аналогичный цикл Шостаковича, созданный в 1932 г., исполнил Яша Немцов. В рецензии Ф. Зиберта, обозревателя солидного журнала «Fono Forum», читаем: «Цикл [Задерацкого] оставляет более серьёзное и цельное впечатление, нежели цикл его знаменитого коллеги». Знаковым событием стал концерт-презентация книги «Per aspera…» 15 октября 2009 года в Государственном центральном музее музыкальной культуры имени М. И. Глинки. Этот первый труд о композиторе написан его сыном, доктором искусствоведения, профессором Всеволодом Вс. Задерацким. Затем последовали книга Задерацкого-отца «Золотое житьё» (открывшая превосходного прозаика Серебряного века), статьи Задерацкого-сына и других исследователей, концерты, издания нот и компакт-дисков на Украине, в России, в Германии, Франции, США.

Событие, случившееся 14 декабря 2014 в Рахманиновском зале Московской консерватории, безусловно, открывает новый этап в изучении и исполнении музыки композитора. Впервые без купюр прозвучал грандиозный цикл 24 прелюдий и фуг — без сомнения, главная страница наследия Всеволода Задерацкого. Сочинение представили шесть блестящих пианистов: Екатерина Мечетина, Андрей Гугнин, Никита Мндоянц, Арсений Тарасевич-Николаев, Фёдор Амиров, Андрей Ярошинский; каждый артист сыграл 4 прелюдии и фуги. Концерт посвятили предстоящему выходу академического издания (отдельные прелюдии и фуги уже издавались в 1983 и 2004).

Из той же книги «Per aspera…» мы узнаём о трагических обстоятельствах возникновения этого сочинения: сталинский ГУЛАГ; бумага (в том числе разлинованные телеграфные бланки), которая доставались по крохам, как доставался хлеб; творчество набело, без права на ошибку. Узнали и о том, что именно Задерацкий создал первый всетональный полифонический цикл XX века, опередив Пауля Хиндемита и Дмитрия Шостаковича (справедливости ради: первые сведения и первые характеристики макроцикла мы найдём в книге проф. Натальи Симаковой «Контрапункт строгого стиля и фуга», т. 2) .

Рискну остаться непонятым, — но теперь все эти обстоятельства создания произведения и его последующего забвения, в сущности, не имеют особого значения. Их можно знать, а можно не знать. Они — тот самый аванс, полностью оправданный самим сочинением.

24 прелюдии и фуги — композиторский и пианистический шедевр длиной в два с половиной часа — представляют мир композитора во всей полноте! Не претендуя на исчерпывающее исследование, набросаю лишь несколько штрихов к портрету сочинения.

Его стиль исследователи называют неоромантическим, а музыкальный язык — новотональным. И то, и другое, пожалуй, верно. Но одна из главных загадок Прелюдий и фуг — их несомненная почвенность. При этом русскость музыки Задерацкого — и не петербургская (кучкистская или прокофьевско-стравинская), и не московская (чайковско-танеевская). Точно так же, например, музыка Макса Регера с первых тактов распознаётся как немецкая, но её национальную принадлежность очень сложно «прощупать». Одним из самых осязаемых приёмов у Задерацкого становится интонационное прорастание в темах фуг. Многие из них весьма протяжённы и разворачиваются как цепь рефлексий интонационного зерна.

Русский мир сочинения вбирает миры «Мимолётностей» Прокофьева (Прелюдия ля минор), «Причуд» Мясковского (Прелюдия соль мажор), «Картинок с выставки» Мусоргского (фуги си минор, ля мажор), «Музыкальных моментов» и этюдов-картин Рахманинова (Фуга соль-диез минор), сочинений Дебюсси (Фуга соль-бемоль мажор), Равеля (Прелюдия фа мажор). В редкие моменты неоромантизм оборачивается то настоящим романтизмом (Прелюдия си-бемоль минор, Фуга си мажор), то игрушечным, «детским» псевдоромантизмом (фуги ре мажор, ми мажор, — с темами, апеллирующими к «советской пасторали», воплощающими «дневной миф»). И, конечно, важнейшим воспоминанием Задерацкого остаётся Бах; в ряде случаев композитор предлагает нам интонационные путешествия от И.С. в XX век. В отличие от Шостаковича, Задерацкий почти не прибегает к «эзоповому языку». Редкий пример — Фуга ми минор, в которой тема русской песни «Эй, ухнем» «оборачивается» темой Dies Irae: перед нами — танец Узника и Смерти. Казалось бы, композитор идёт по самому сложному пути — предельной интонационной открытости; но она приводит не к пестроте, а к стилистической цельности; чужое, опосредованное ясной волей, интеллектом и мастерством, становится своим — а это привилегия действительно больших мастеров.

Архитектоничность мышления композитора не вызывает сомнения: в каждый момент он представляет себе место детали (той или иной прелюдии и фуги) в цикле. Из множества примеров выберу три. Прелюдия до-мажор — начало мира и начало цикла — строится как цепь вариаций на basso ostinato. Образная ассоциация усилена и самим обращением к барочной форме, и зерном темы (секунда как одна из «изначальных» интонаций музыки). Фуга соль-диез минор (важнейший момент цикла, завершение его «диезной» части) как бы совершает путешествие из мира баховской в мир русской, «колокольной» скорби. Фуга ре-минор отмечена едва ли не самой монументальной кульминацией в репризе: это настоящий конец мира и конец цикла.

Очевидно, что изначальный образ фуги у Задерацкого — баховско-генделевский: чистота линии и изощрённость полифонической работы сочетаются с масштабными «симфоническими» кульминациями в завершающих частях, в которых полифония часто «изображается» средствами гармонии.

С фортепианной точки зрения Прелюдии и фуги Задерацкого просто великолепны: масштабность и тонкая звукопись, импровизационность и ясность логики, разнообразие технических задач, пианистичность и, в тоже время, «оркестровость», — всё это вместе даёт пианисту возможность развернуться во всем блеске. Чем и воспользовались наши герои.

24 прелюдии и фуги — во всех смыслах tabula rasa: нет ни исполнительской традиции, ни (за редким исключением) записей, но самое главное — в уртексте практически отсутствуют обозначения темпов, агогики, артикуляции. Как показал концерт, артистам, которым есть что сказать, такая ситуация скорее благоприятствует.

Трудно сказать, предполагал ли автор концертное исполнение цикла одним пианистом; Если да — найти такого артиста крайне сложно. Чтобы ощутить масштаб задачи, представим себе, например, драматического актёра, который в одной и той же сценической постановке играет Фауста, Мефистофеля и Гретхен — или Отелло, Яго и Дездемону. В Рахманиновском зале каждый пианист искал в музыке себя.

Прелюдии и фуги В. П. Задерацкого, несомненно, чаще будут звучать порознь, возможно, — в концертах, но чаще — в учебных программах консерваторских фортепианных классов. Реализация полного цикла от первого лица — сверхзадача, к которой могут приступить лишь избранные. Такую миссию осуществляет сегодня Яша Немцов — выдающийся музыкант, живущий в Берлине и объявивший премьеру цикла на фестивале в Горише (под Дрезденом), который должен состояться в июне 2015 г. Это будет подлинная мировая премьера на Западе, премьера, осуществлённая одним пианистом, отважившимся пронести весь груз гигантского сочинения на своих плечах. Мы ждём этого события.

Но вернёмся к событию уже состоявшемуся. Открывавшая цикл Екатерина Мечетина подчеркнула, прежде всего, концертный аспект сочинения. Крупные, иногда предельные контрасты звучности, линеарная плотность ткани, технический блеск — выражение пианистического масштаба, абсолютно соответствующего масштабу сочинения. Андрей Гугнин обнаружил в цикле явные классические аллюзии. Игра Никиты Мндоянца сочетала пианистический и композиторский подход. Чувствовалось, что гармонический язык Задерацкого невероятно близок пианисту. В трактовке Арсения Тарасевича-Николаева слышались ясные ассоциации с миром Скрябина, Дебюсси и Равеля. Напротив, Фёдор Амиров (склонный к ультрасовременным сочинениям и — в хорошем смысле слова — музыкальному акционизму) обнаружил современные черты языка В.П.З. Огромное впечатление произвела игра Андрея Ярошинского. И дело не в том, что этот не столь известный московской публике пианист «впрягся» в проект в последний момент. «Симфоничность» его пианизма оказалась созвучной и «симметричной» игре Екатерины Мечетиной; таким образом, вся конструкция сочинения (и концерта) приобрела необходимую устойчивость и завершённость.

Сказать, что Прелюдии и фуги ожидает триумфальное шествие по стране и миру, вероятно, было бы наивным предположением: слишком сложное и масштабное сочинение. И, вероятно, главный смысл концерта в Рахманиновском зале Московской консерватории — не в самой «премьерности» события. Созданное в 1930‑е и исполненное в 2010-е, сочинение приглашает следующие поколения исполнителей и слушателей к духовному труду. Он сложен, но как много потеряют те, кого отпугнёт эта сложность!

Народная артистка России, профессор Московской консерватории Вера ГОРНОСТАЕВА:

«14 декабря 2014 в Рахманиновском зале Московской консерватории произошло серьёзное открытие. Я под глубоким впечатление от концерта: это — возрождение из небытия крупнейшего композитора ХХ века.

Если кратко, то сформулирую два основных впечатления. Первое — это открытие крупнейшего русского композитора. Великолепный цикл, который я прослушала на одном дыхании. Понимала, насколько этот человек владеет полифонией, понимала, что это ученик Танеева, что это колоссальная полифоническая школа. Понимала, какую он прожил жизнь. Всеволод Всеволодович Задерацкий во вступительном слове сказал очень важное слово — «преодоление», которое я вспоминала во многих фугах…

Но это «первое» стало возможным потому, что к участию были приглашены настоящие исполнители. Все они продемонстрировали колоссальную культуру исполнения, понимание полифонии. И при этом все играли по-разному.

Я много лет преподавала в разных странах — в Италии, во Франции, в Германии, в США, в Японии. И у меня сложилось очень чёткое и подробное представление о том, какие школы как построены; сложились критерии для сравнения. И 14 декабря я слушала наших пианистов с чувством огромной гордости за Московскую консерваторию. Потому что профессиональный уровень и уровень дарования всех исполнителей в высшей степени меня порадовал и ещё раз убедил, что Московская консерватория — это заведение, которым может гордиться страна и мир.

Все играли с любовью, с интересом, вкладывали своё личностное прочтение. Прекрасный тон задала Катя Мечетина. Великолепно выступил Андрей Гугнин. Очень понравился Никита Мндоянц, какой пианист и композитор! Самый юный из участников — Арсений Тарасевич-Николаев: своеобразный, очень талантливый, играет, никому не подражая. Федя Амиров очаровывает своим особенным талантом, он тоже нашёл что-то своё. И, конечно, великолепный Андрей Ярошинский, который достойно завершил этот блистательный концерт. Кстати, всех исполнителей зал приветствовал с большим восторгом. Это было очень радостно. И ещё одно важное обстоятельство: все они играли с любовью к музыке вообще и к этой музыке в частности. Они разобрались в ней, поняли. Я это слышала у каждого, а это о многом говорит. Я думаю, что молодые исполнители, которые представили 24 прелюдии и фуги, будут это сочинение играть, пропагандировать. Это неизбежно. Кстати, я считаю очень правильным, что цикл представили шесть молодых пианистов, а не один — пусть даже очень хороший. Один играл бы, как один, а здесь каждый показал свой взгляд на эту музыку.

Вообще, для любого исполнителя поставить Прелюдии и фуги В. П. Задерацкого в программу — это выгодно, это «стреляет». Потому что автор — не «кот учёный», который писал в соответствии с теорией контрапункта. Это блестящий мастер, который вкладывает интересные, оригинальные, яркие образы в каждый диптих.

Музыка слушается! Понимаете, что это такое? Когда сидишь три часа и, не отрываясь, слушаешь! Моя музыкальная семья [дочь — профессор Московской консерватории Ксения Кнорре и внук Лукас Генюшас] слушала, затаив дыхание. Гипнотическое впечатление…

В этом событии есть ещё один крайне важный аспект — моральный. Все исполнители — очень востребованные, занятые музыканты. Но они нашли возможность, время, что-то отложили. Это была акция настоящего понимания, осознания долга перед этой трагической судьбой, перед этой замечательной музыкой. Они понимали, что должны вернуть в историю культуры замечательного композитора.

… Я ждала этого концерта, знала о судьбе композитора, читала его сборник новелл «Золотое житьё». Он ведь прекрасный писатель! Моя приятельница Людмила Улицкая прочитала его книгу и сказала: «Это настоящая русская литература». А я после концерта скажу так: это огромное явление в русской культуре ХХ века. И слава Богу, что оно возрождается из небытия.

Доктор искусствоведения, профессор Московской консерватории Владимир Чинаев:

«Премьера масштабного цикла Прелюдий и фуг Всеволода Петровича Задерацкого — безусловно, знаковое, эпохальное событие. И тут нет преувеличений, ведь мы услышали музыку великой эпической силы и богатейшей образно-эмоциональной экспрессии. Причём удивляет органичность сплава одного и другого — сплава самой высокой пробы. Стилистика каждой звуковой фрески — а все композиции этого гигантского цикла суть именно монументы, созданные в технике al fresco — глубинна в своих генетических истоках и кодах: это и строгость полифонического письма Танеева, и фактурный конструктивизм русского авангарда — очевидным кажется родство с фортепианными опусами ранних Мосолова, Протопопова, Щербачёва, это и экспрессивный тонус фортепианных сочинений Фейнберга, Мясковского… Но лики преемственности, общности, родства здесь отнюдь не главное. Художественный пафос фортепианного цикла Задерацкого как раз в обратном — в его уникальности и самобытности. Неповторимы образы, характеры, движения мыслей и чувствований; их субъективные яркие пульсации просто поражают!

Цикл, исполненный плеядой наших замечательных (и столь разных!) пианистов новой генерации, позволяет сказать ещё об одном имманентном свойстве фортепианной музыки Задерацкого — о её щедрости и открытости для оригинальных, несхожих исполнительских интерпретаций. А это золотое свойство. Уверен, что сложнейшие Прелюдии и фуги Задерацкого станут — должны стать! — не только предметом историко-аналитического научного интереса, но и благодатным источником к артистическому поиску новых берегов в современном музыкально-исполнительском искусстве. Да, это было событие».