Новый зал в старом квартале (беглый взгляд на прошедший сезон)

Когда вышел первый номер журнала «PianoФорум», его устроители, как водится, хвастались. Мол, это только начало, а что будет!.. Будет фестиваль от имени журнала, а может быть, даже и конкурс! Потом (тоже — «как водится») началось преодоление непреодолимостей, в котором утонули честолюбивые замыслы. Помощи журналу со стороны не оказывал никто. Ни министерство, ни другие ведомства не шелохнулись и даже глаз не скосили в сторону новинки. А уж об иных начинаниях и говорить нечего. В этой ситуации следовало ожидать чудесного подношения «от небес». Ждать пришлось недолго: сработала неукротимая энергия генерального директора нового издания — Марины Брокановой — вкупе с провидением, подарившим нечаянную возможность. Кто не знает, расскажу: редакция журнала «PianoФорум» помещается в старинном особняке (сегодня монументально достроенном), что на углу Брюсова переулка и Большой Никитской, ровно напротив консерватории. Там разместился Международный союз музыкальных деятелей, приютивший журнал, и там же после реконструкции возникло новое пространство, объявившее себя камерным концертным залом, а точнее — Архиповским музыкальным салоном. Этот факт не миновал внимательного взгляда Брокановой — по совместительству официальной представительницы фирмы «С. Bechstein» в Москве. Первоклассные концертные рояли названной фирмы заняли просцениум зала, туда же поместился портативный орган, и зал обрёл универсальные возможности. Тут-то Броканова и объявила от имени Международного союза музыкальных деятелей и от имени журнала о рождении новой идеи — «Камерных собраний». По сути дела, был учреждён абонемент в виде салонных камерных вечеров, где хозяйка «Собраний» открывала действа, планировала их череду, готовила упреждающие публикации. В сентябрьском (№ 3, 2011) выпуске журнала был помещён анонс, написанный на третьей странице обложки невыразительным, трудно читаемым шрифтом. Я позволю себе привести выдержку из этого текста: «Камерные собрания» задуманы как череда событий (планируется 12 вечеров в сезон), каждое из которых содержит свой «элемент неожиданности». Сочетание ожидаемого и непредвиденного — особая тенденция программ Салона. Два акцента — фортепианный и вокальный — будут воплощены и синхронно, и в последовательности. Классика известная и забытая, творческие откровения нового искусства ХХ–XXI веков — всё это входит в замысел, объемлющий огромный мир камерной художественной культуры».

Какое прекрасное обещание! Его следовало поместить на первой странице и подать не просто в «читабельном» шрифте, но в таком, который сам бы «прыгал» в глаза. Тем более, что обещание это подавалось как новость музыкального квартала, то есть в значении дополнения в сверкающую корону элитных московских залов.

Действительно, 14 сентября случилось первое Собрание, и поскольку реклама была исключительно журнальная (и почему-то подслеповатая), собравшихся оказалось немного. А на сцене было подлинное музыкальное роскошество. Блистало «Московское трио», Ксения Вязникова пела камерного Вагнера, а собственно фортепианный акцент принадлежал талантливой Ольге Козловой — одному из триумфаторов листовского конкурса. Её Соната h-moll Листа оставила впечатление, которое не стирается в памяти. Это было крупное, подлинное воплощение одного из символов романтизма.

А дальше началась череда событий, суть которых, прежде всего,— в представлении новых имён. Началась серия фортепианных вечеров молодых исполнителей, этакий парад восходящих звезд (прошу не путать с «фабрикой» матричных коммерц-«звёзд»). В «Камерных собраниях» все оказалось предельно индивидуально. Была какая-то особая радость в констатации этих индивидуальных отличий. Стало очевидно, что все светящиеся субъекты доподлинно принадлежат небосклону искусства. Все они — новая, живая, развивающаяся данность Искусства.

Забрёл в Архиповский салон и один из «зубров» — выдающийся музыкант универсальных умений, отмеченный подчёркнутой выделенностью — Иван Соколов. Играл он Скрябина и Шостаковича, 87-й опус (выборочно). Скажу, что Скрябина играл феномeнально. А прелюдии и фуги Шостаковича — индивидуально. Однако главные участники Камерных собраний — молодые. Не просто молодые, а молодые мастера. Все они — в фазе ранней зрелости, условно говоря, рождающейся на глазах. Это та зрелость, которая еще не покинула процесс становления. В этой зрелости есть особое обаяние первого своего открытия. Почти все они — многократные участники международных конкурсов и фестивалей. Двое из них учатся сегодня за рубежом: Александр Дворянов — в Италии (у профессора Б. Петрушанского), Александр Куликов — аспирант Московской консерватории в классе доц. А Диева и одновременно — стажёр Берлинского университета искусств (класс проф. П. Девуайона). Из этих двоих Александр Куликов наиболее «академичен» и зрел. На страницах «PianoФорум» я постоянно встречаю его статьи (главным образом, в разделе «Репертуар»), отмеченные чертами внимательной наблюдательности и понимания объекта наблюдения. Однако, программа, представленная им в Камерных собраниях, открытий не содержала. Ни в перечне имен (Гайдн, Бетховен, Шопен, Лист, Метнер), ни в интерпретационных решениях. Что было безусловным — это профессионализм. Я предчувствую перспективу Куликова-педагога в большей мере, нежели Куликова-артиста. Но вот ведь вопрос: что ценней?

Играл в «Собраниях» и внук великого Льва Наумова — Алексей Кудряшов. Играл вполне академичную программу, в которой выделился редко звучащий Метнер («Утренняя песнь» и Трагическая соната c-moll из цикла «Забытые мотивы»). Играл сильно, выразительно, моментами — блестяще. Чувствовалось, что молодой музыкант — уже лауреат конкурсов, уже артист, естественно принадлежащий сцене. И единственным знаком продолжающегося взрастания была ощутимая невыявленность, точнее,— не заострённость индивидуального самовыражения. Академичность пока еще довлеет в нём. Но ведь это самый надёжный фундамент для ожиданий.

А вот Александр Дворянов ещё нигде (в смысле конкурсов) не «засветился», но чувствуется, что может и готов играть всюду. Его виртуозное вооружение засверкало в «Петрушке» Стравинского, а стратегическое чувство формы в Шестой сонате Прокофьева. Дворянов чувствует, что «задержался в девках», поэтому ищет свои «знаки неожиданности» в репертуарных решениях (в программе Собраний такими знаками стали сочинения В. Задерацкого и А. Караманова). Артистический потенциал Дворянова несомненен. Но его «путь к себе» ещё не завершён.

Даниил Екимовский, что называется, фамильное произведение самобытной семьи Екимовских, в которой отец — выдающийся композитор — возглавляет нынешнюю Ассоциацию современной музыки. От раннего детства до нынешнего времени Данила был окружён звуками-символами даже не нового, а новейшего заострения. Фигурально выражаясь, «с молоком отца» впитал он не просто любовь, но понимание новизны. И уже сегодня обрёл известность как интерпретатор новейшей фортепианной музыки. Однако в программу «Собраний» он включил Баха и Бетховена. Мол, я не прикрываюсь новыми интонациями, и мой академический фундамент прочен. Доказал. Но самыми примечательными (и в исполнительском разумении) в его программе оказались Соната Виктора Екимовского и монументальный опус «Ярило» Николая Корндорфа. Похоже, Москва получила еще одного пианиста, способного проникнуть в самую глубину авангардного мышления.

Теперь о двух несомненных акцентах «событийного» значения. Внимание публики! В этом зале происходят события! Порою более необычные, чем в камерных залах напротив — в консерваторском доме. В данном случае я имею в виду выступления в Камерных собраниях Марины Брокановой пианистов Лукаса Генюшаса и Фёдора Амирова.
В январе 2012 Лукас Генюшас сыграл полный цикл знаменитых Прелюдий Рахманинова. Когда пианист, родившийся в 1990 году, объявил подобную программу, первой моей мыслью была мысль о том, что он дозрел до воплощения монографических проектов. Однако удивление моё резко возросло, когда выяснилось, что уже к 20 годам он имел 10 полных программ и 12 концертов с оркестром, что к этому времени он стал лауреатом многих конкурсов, а блистательное выступление на Шопеновском конкурсе в Варшаве привлекло к нему внимание крупнейших зарубежных менеджеров. И всё это достигнуто в режиме студенчества в классе его прославленной бабушки — профессора Веры Горностаевой. Но это — «карьерный список», воспринимаемый глазами. А вот ушам моим был подарен поразительный эффект глубоко индивидуального, совершенно выполненного воплощения рахманиновского цикла. С первого прикосновения к клавиатуре стало ясно — перед нами пианист мирового класса. Это уже не юное дарование, а чудесный (и зрелый — sic!) мастер с непредвидимой перспективой развивающегося таланта, который способен в каждой фазе эволюции явить качества, отмеченные единичностью. Легко предвидеть блестящий путь артиста, когда этот путь уже начался…

Завершающее моё восклицание посвящено Фёдору Амирову. В мае 2012 он показал феноменальную программу под титулом «99,9% Nature in Music». Само название говорит, что комментарии здесь возможны в нюансе ad libitum. Но дело вовсе не в экстраваганции Амирова. В нашей культуре у него очевидная функция «антипровинциального фермента». Традицию он увёл в фундамент мастерства, предварительно доказав владение классическими основами (лауреатства на конкурсах им. Верчелли, Рахманинова, Чайковского и др.). Главное внимание Амирова устремлено в новейшие интонационные сферы, к неведомым страницам ХХ века, к пропущенным (упущенным) ценностям. Это вожделение внимания, не снимающее универсализма возможностей пианиста. Если пианизму он учился в классах Т. Николаевой, Е. Малинина, С. Доренского, то композиции он учился у Т. Чудовой, которая умеет связать золотой нитью новое с пришедшим из глубины. Можно предполагать, что это отразилось на воплощении новых интонаций, которые произносятся артистом, как слова «новой классики», с той же значительностью произносимого. Майская программа Амирова — живой пример: из классики ХХ века он прошёл от Дебюсси через Бартока с его волшебным опусом «На вольном воздухе» к Мессиану. Но кроме них звучали В. Ребиков, Ю. Воронцов, Тань Дунь, М. Фелдман, Э. Корнгольд, Т. Такемицу, Т. Мюррей, Л. Орнстайн, Г. Кауэлл. Каково? Кто слышал это — удивился. И в частности, удивился чудесной артистической ответственности в реализации интонационной сферы, не находящейся «на слуху», а значит,— переживающей единственный шанс живой утвердительной суггестии. Для того, чтобы любить новую музыку (в репертуарно-артистическом понимании), следует иметь на это право, которое обеспечивается незыблемым профессиональным фундаментом. Амиров принадлежит именно к таким артистам.

Пишу и думаю: какое всё-таки недоразумение, что я продался этому сугубо фортепианному изданию. Меня призвали писать о пианистах. Таково условие игры (игры журнала с самим собой?). А ведь в Камерных собраниях звучали и скрипка, и виолончель, и соло, и в ансамбле с фортепиано. При том, звучали превосходно. Вот нет «скрипичного» журнала, а в этом случае имя молодого Льва Солодовникова — лауреата конкурса имени Венявского, аспиранта в классе профессора Э. Грача — было бы несомненно согрето высшей похвалой (хотя бы за великолепную Сонату Изаи). Нет и «виолончельного» журнала, в котором приезд такого мэтра, как Марк Дробинский был бы несомненно воспет, а его Arpeggione и завораживающий фрагмент из Мессиана — запечатленный памятью образ. А феномен семейного ансамбля Михаил Вайман — Дина Йоффе известен всему миру в гораздо большей мере, чем в России. «Камерные собрания» дали возможность услышать этих удивительных мастеров. Первая скрипичная соната Прокофьева, тончайшая по колориту и гармониям Фантазия Леонида Гофмана и всё остальное в их программе — несомненное событие. Но не фортепианное. Поэтому я об этом не пишу.

Итак, сезон 2011–2012 завершён. Нет-нет, никакого финала не было. Было троеточие, и остаётся надеяться, что из года в год оно будет определяющим знаком пунктуации.