Принято думать, что наше время лишено больших творческих открытий. Сегодня мало кто догадывается, сколь удивительно, многообразно и богато бесценными творческими озарениями переживаемое время! Столь непохожие друг на друга, они вспыхивают, как сверхновые звёзды, освещая неизведанные дали организованного сонорного мира — Музыки. О появлении одной из самых необычных, красочных и завораживающих «звёзд» мы спешим сегодня рассказать нашим «первооткрывателям»-пианистам.
«Феофан Грек. Соната для фортепиано» — это сочинение, относящееся к иному направлению развития современного композиторского творчества, нежели авангард. Его автор — Владимир Кобекин — один из крупнейших композиторов современности, известный, прежде всего, как выдающийся оперный композитор, лауреат Государственных премий СССР и РФ, премии «Золотая маска» и других. В отличие от многих современных новаторов, стремящихся выйти за рамки привычного музыкального языка, фундаментом искусства Владимира Кобекина, напротив, являются глубинные генетические корни древних основ мелодического синтаксиса, именно на них стоит могучее древо творческой мощи композитора. Эти основы заключаются в принципах старинных русских духовных песнопений, знаменных распевов. И тем более удивительно они проявляются в фортепианной музыке! Композиторы второй половины XX века, кажется, окончательно определили место нашего инструмента в ударной группе или использовали его в колористически-сонорном качестве. Но фортепиано Кобекина поёт, и это пение завораживает, как завораживают и погружают в духовный мир стройные церковные распевы. Безусловно, речь идёт об аллюзии на знаменный распев, однако стилевая принадлежность музыки к XX веку не вызывает сомнений: острота звуковых сочетаний, страстная патетика, «несонатная» форма «Сонаты…» делают сочинение ярчайшим явлением в современном искусстве!
Музыка сонаты глубоко религиозна. Но, несмотря на использование в драматургии некоторых принципов респонсорного пения, религиозность её не внешне-ритуальная, она исходит из самой глубины своей сущности. Отсюда и уникальный музыкальный язык пьесы: в руках исполнителя будто сосредотачиваются фантастический хор-оркестр и полный беззаветного стремления голос солиста, концентрирующий все духовные силы в молитвенном восхождении к Богу. Подобное понимание сути драматургии вытекает из названия сонаты. В ней композитор не столько создал человеческий образ великого живописца, сколько прошёл вместе с ним экзистенциальный путь «per aspera ad astra» — «сквозь тернии к звёздам», к Божественной благодати. Феофан Грек был приверженцем одного из учений христианского православия — исихазма, согласно которому обретение Божественного света возможно через глубокое и длительное молитвенное сосредоточение. Однако, что для истинного творца есть молитвенное сосредоточение? Самый процесс творения, мобилизующий все душевные силы и поднимающий сознание на недоступные большинству уровни бытия. В этом живописец и композитор едины, плоды их творчества — отражение одного и того же в разных измерениях. Находясь в мистическом сонорном мире «Сонаты…», исполнитель заметит не одну параллель с творениями Феофана Грека, с его смелой и энергичной манерой письма, «высоким» трагизмом, молниеподобными «вспышками» и свечением ликов святых.
Одна из главных особенностей музыкального языка сочинения заключается в прозрачности фактуры и, следовательно, в исключительной важности каждой ноты, которая, благодаря аллюзии на знаменный распев, становится «слоговой единицей смысла».
Форма сонаты уникальна. Это самобытный синтез сонатно-симфонического макро-цикла, собственно сонатного Allegro и свободного развития мелодической линии, именуемого автором старинным словом «мелопея» (так называли творчество древних греческих поэтов — «меликов», сочинявших к своим стихам мелодии). Сонатная форма сочинения трактуется не в формальном морфологическом ключе, но как принцип противопоставления хора и солиста, многих и одного, внешнего и внутреннего.
В фактуре сонаты ясно выделяются хоровые, сольные, сольно-хоровые и оркестровые разделы. Так, начинается произведение речитативным, несколько декламационным унисонно-хоровым эпизодом (1–35 такты). Его первые же ноты возводят в воображении древний храм, наполненный звуками стройного пения мужского хора (Пример 1). Открытый и приподнятый характер этого пения оттеняет интравертную сосредоточенность второго эпизода (такты 36–60). Смиренность, некоторая статичность и более высокий регистр рисуют образ одинокого молитвенного пения солиста, возможно, безмолвного общения с Богом (Пример 2). Именно этот эпизод, состоящий из небольших лаконичных попевок, ждут удивительные преобразования. Контраст, заложенный в противопоставлении «хорового» и «сольного» эпизодов, является основой «сонатности» произведения. Отталкиваясь от «внешнего» — «хора» — драматургия углубляется во внутренний иррациональный мир, в котором лежит тернистый путь познания.
Развитие «интравертного» эпизода начинается в 83 такте. В сольное пение постепенно включаются всё новые голоса. Важная символьная деталь в подголоске в партии левой руки: изменение нисходящего мотива в 83–94 тактах на восходящий в 95–139. Смирение превращается в стремление, и страстное, горячее пение солиста, как одинокий парусник, возвышается над неспокойной поверхностью «хора-океана» в кульминации в 139–146 тактах.
Следующий эпизод в 147–258 тактах играет роль быстрой части сонатно-симфонического цикла и разработки сонатного Allegro. Кроме того, вокальная сущность музыки здесь уступает место инструментальному мелодизму. Это оркестровое соло — один из самых экспрессивных и драматических эпизодов в сонате, раздел «per aspera». Солист и хор — одиночество и множество — на время покидают сцену. Напор, агрессия и препятствия лежат на этом пути. В 196–200 тактах в партии левой руки сухо и агрессивно бьют литавры, их мрачные тритоновые интонации вызывают затем трагический, на грани отчаяния отклик в душе «идущего» сквозь «тернии» (Пример 3). Вплоть до 233 такта конфликт умножается, напряжение возрастает, и, кажется, враждебность внешнего мира уничтожает стремление противостоящей души: в 233–239 тактах в общем нисходящем движении звучат хроматические, будто стенающие интонации. Однако в 240 такте начинается длительное и упорное восхождение, напряжение усиливается до предела, и в 259 такте фактура «взрывается» кульминационным проведением главной темы солиста. Как многотысячный хор, грандиозно звучит рояль, скандирующий бывшую некогда смиренной тему, ныне внушающую трепет и, как знак преодолённого пути per aspera, утверждающую саму себя.
Раздел Cantabile — медленная часть сонатно-симфонического цикла — катарсис, вожделенная цель борьбы, обретение Божественного света. Сольный знаменный распев в партии левой руки полон благодарности, райской чистоты и благости. Как всполохи света мерцают в пустоте небес колокольные обертоны (Пример 4). Простотой и искренностью наполнено умиротворённое пение нижнего голоса. Кажется, что тернистый путь привел ad astra — к звёздам, к порогу Царствия Божиего. И лежит оно не в дальних далях, «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лук. 17:20–21). Этой истиной полны творения Феофана Грека, эта истина лежит в самом интравертном эпизоде сонаты.
В 353 такте происходит своеобразный поворот в течении драматургии. Благость эпизода Cantabile, словно растворившись, осталась в вышине небес, и вновь возвращается тёмное, низкое, тревожное пение хора, который, кажется, не испытал, не пережил светоносность прошедшего раздела. Его пение непреклонно и однообразно. На протяжении 48 тактов он ведёт один и тот же распев. Возвращение отстранённого равнодушия хора вызывает в партии правой руки, олицетворяющей солиста, острые экспрессивные возгласы, полные горячности, патетики и отчаяния. С каждым тактом оно стремительно нарастает, его изломанные ритмические фигуры превращаются в кластеры. Все усилия тщетны, и психологическая катастрофа неизбежно наступает в 403 такте — последней кульминации сонаты.
После длинной паузы в таинственной атмосфере вибрирующих кластерных отзвуков звучит реприза сонатного Allegro (412–448) — тема солиста в первоначальном виде. Однако теперь её сопровождают далёкие удары мистического колокола, насыщающие пение загадочностью, тайной бытия. Как потусторонний зов звучит мелодия в партии правой руки, круг замкнулся. Возможно, именно в этой замкнутости поисков и обретений и заключена мистическая тайна, которую пытался познать великий Феофан Грек.
Соната Владимира Кобекина, безусловно, выдающееся явление в современной музыке. Многопластовость, неоднозначность драматургической концепции и безупречность её воплощения восхищают! Стоит отметить, что это произведение не относится к числу феерически-виртуозных и тем поражающих слушателей. Его сила — в мощнейшей гипнотической энергетике, буквально захватывающей внимание и держащей в напряжении до последнего биения звука. Это сочинение способно перевернуть внутренний мир слушателя! Кроме того, музыкальный язык автора, несмотря на свежесть и оригинальность, не требует длительной адаптации восприятия, что даёт возможность сонате Владимира Кобекина стать «фавориткой» публики, беспроигрышным номером любой программы.
