Творчество Ивана Соколова-композитора — своеобразный дневник последней четверти ХХ — начала ХХI веков. Личность музыканта развивалась в конфронтации традиционного и новаторского, в многогранных переплетениях культурных направлений, находящихся, как правило, в оппозиции друг к другу. Искусство художника вмещает в себя романтические традиции московской школы, идущие от Чайковского, Аренского, Рахманинова, смелое новаторство, унаследованное от Скрябина, Прокофьева, Шостаковича. Соколов длительное время увлекался идеями Кейджа, Штокхаузена, Кагеля. Композитор отмечал, что подобно Кейджу, который одно время являлся для него «свежим воздухом», он — анархист в искусстве. А анархизм Соколова это беспредельность возможностей, где, по словам самого музыканта, правит единственный закон — любовь.
Любовь к миру как к процессу и акту творения, к художественному его осмыслению, проявляется в искусстве композитора в разных и порой весьма неожиданных сочинениях. Сегодня Соколов не отвергает ни одного из своих произведений, в том числе и экспериментальных. По мнению композитора сочинения, написанные в разные периоды жизни, не имеющие, казалось бы, ничего общего, являются разными гранями единого целого.
Даже в традиционных, на первый взгляд, музыкальных формах Ивана Соколова всегда присутствует гипотетическая возможность авангардной сферы. Однако авангард Соколова не отягощающий, не провокационный, он живой и добрый. В своих сочинениях автор словно «играет» в авангард, а все его концерты и выступления оживлены удивительными акциями. Являясь великолепным академическим пианистом, владеющим широким исполнительским репертуаром, музыкант может позволить себе постучать носом или локтем по клавишам, влезть под рояль или полежать на нем, подергать его изнутри за струны или покатать по пространству сцены.
Более всего в творчестве Соколов ценит беспредельную свободу. Сохраняя свою художественную неповторимость, композитор спокойно переходит от жанра перформанса в фортепианных сочинениях к музыке для хора религиозно-духовного содержания. Перу Соколова принадлежат более 150 романсов, сценические произведения, сочинения для ансамбля и оркестра. Однако именно фортепиано отведена главная роль в искусстве Ивана Соколова. Для рояля написано немало сольных опусов, этот инструмент входит в состав фактически всех камерных и симфонических сочинений автора. Более того, в фортепианном наследии сконцентрированы основные художественные идеи, проходящие через все творчество музыканта.
Рассматривая сочинения композитора для фортепиано соло, можно увидеть своеобразную арку, соединяющую начальные и новейшие опусы. Соколов признавался, что, приближаясь к пятидесятилетию, стал меньше слушать современную музыку, а больше интересоваться классикой, культурой ХIХ–ХХ веков, изучением наследия русских религиозных мыслителей, поэтов, художников.
Парадоксально, но в начале творческого пути, после окончания консерватории, молодой композитор создает фортепианные пьесы-воспоминания. Очаровательную Сонату-сказку для фортепиано, посвященную Льву Николаевичу Наумову, в классе которого Иван Соколов постигал пианистическое мастерство, композитор задумал написать в 1978 году, однако завершил сочинение лишь к 1987 году. Тогда же он создает сюиту для фортепиано «Сказочные звоны» и посвящает ее своему наставнику по классу композиции — Николаю Николаевичу Сидельникову. В 1983 году появляется опус «Пять видений» для фортепиано, по духу близкий мимолетностям С. Прокофьева, миниатюрам А. Скрябина.
С конца 1980 годов композитор охвачен творческими поисками. Фортепианные опусы «Волокос», «Тринадцать пьес», «О Кейдже», «Звуки, буквы, числа», «Мысли о Рахманинове», «О жизни», «Вечерние птицы» представляют собой уникальные образцы перформанса и инструментального театра.
К началу XXI столетия Иван Соколов, постепенно отходя от смелых фортепианных экспериментов, вновь обращается к более традиционной манере и формам высказывания. Обновленное возвращение знаменует светлая фантазия «Летний пейзаж» (2000).
В разговоре с автором статьи композитор назвал «Летний пейзаж» бесконфликтным сочинением, наполненным ощущением идиллического августовского предвечернего созидания. Эта музыкальная картина является современным выражением фортепианной лирики, своего рода изящной романтической поэмой с богатой палитрой разнообразных эмоций и очевидной импровизационностью изложения.
Важным и интересным для нас в этой пьесе оказывается обращение Соколова именно к романтической эстетике. Начало XXI века для композитора стало периодом духовного синтеза накопленного опыта, что нашло отражение в фортепианной фантазии. Благодаря своей колористической свежести, прозрачности фактуры, но в то же время объемности и красочности звучания, эта развернутая лирическая пьеса может стать изысканным украшением в любой концертной программе.
Композитор воспевает гармонию окружающей природы средствами совершенно иной — звуковой природы, создавая музыкально-художественный этюд. Автор словно призывает вслушаться в волшебные интонации, рождённые бесконечностью пространства и тишиной. Подобно музыкальному экспромту, пьеса передаёт настроение и переживания данной минуты. Однако, несмотря на прихотливую фантазийность мелодического развития, свобода формы в этом сочинении относительна. Напротив, композиция имеет достаточно четкую структуру.
Элементы сонатной формы, наряду с рондальностью и трехчастностью, проявляются в пьесе на уровне интуитивных открытий. В первых тактах «Летнего пейзажа» появляется основной лейтмотив произведения. «Повиснув» в звуковом пространстве, тематическое созвучие начинает излучать «мелодические струения» линейно развертываемого музыкального полотна. Темы, имеющие общий источник, чрезвычайно схожи ритмически, интонационно. Индивидуальность им придают темброво-регистровый колорит, агогические нюансы, оттенки динамики.
Музыкальная ткань пьесы монотематична и основана на вариантных преобразованиях основного образа. Поэтому «quasi» связующая, побочная и заключительная партии не воспринимаются как контрастные разделы формы.
Однако можно уловить, что тема quasi связующей партии появляется вновь после quasi побочной, словно продолжая её, а quasi заключительная партия представляет собой как бы воспоминание о главной теме. Выстраивается стройная схема экспозиционного раздела — A-B-C-B-A, где А — главная тема, а А — quasi заключительная, В и В — quasi связующая партия, С — quasi побочная (пример № 1: а) Гл.п.; b) Св.п.; c) П.п.; d) З.п.).
Нежно-лирическая в своём общем настроении композиция не меняет характер и в среднем разделе, выполняющем функцию quasi разработки. Фактурное и регистровое обновление вносится появлением здесь аккордовых педалей. На фоне этих гармонических комплексов мерцают выразительные мелодические мотивы (пример № 2).
Важной лейт-интонацией в сочинении становятся разнообразные птичьи голоса. Соколов будто коллекционирует всевозможные птичьи попевки, которые, по словам Мессиана, превосходят человеческое воображение. Птичьими интонациями пронизана фактически вся ткань музыкально-художественной картины. Несмотря на то, что динамика почти полностью отдается на откуп исполнителю, в репризе именно птичий гомон Соколов отмечает внезапным красочным всплеском, поднимая динамику нескольких тактов до уровня fortissimo (пример № 3).
Композиция абсолютно целостна с точки зрения организации звуковой материи. Всё сочинение вырастает из единого тематического источника. Природу этого источника можно определить как септаккордовая и нонаккордовая структуры. Используемые в различных фактурных вариантах, они собираются полностью в единую гармонию или очерчивают лишь границы интервалов, выстраиваются в мелодическую линию или проходят короткими мотивными комплексами.
Звуковой облик пейзажа определяет большой мажорный септаккорд, построенный от «До». Этот септаккорд является своего рода тоникой для пьесы. Достраивая его, превращая в нон- и ундецимаккорды, Соколов создает звуковой ряд, из которого вырастает мелодический тематизм сочинения. Таким образом, вертикаль и горизонталь фактуры музыкальной композиции связаны именно интервальной общностью. Мелодизированность изложения сообщает этой фантазии образ откровенного лирического высказывания, где любой гармонический оборот, как и каждый звук, — событие.
Благодаря терцовой основе музыкальной ткани пьесы совершается слияние мажорных и минорных красок. Творится загадочная игра мажора и минора — света и тени в иллюзорно-недвижимом пространстве на закате алого летнего солнца.
В непрерывном гармоническом потоке проносятся тематические созвучия, создавая ощущение бесконечности движения. Чем глубже нас затягивают магические краски пейзажа, тем завороженнее оказываются наш слух и сознание, уже готовое поверить в возможность победы над временем.
«Летний пейзаж» при должном исполнительском воплощении может предстать полотном гипнотического воздействия, небесной прозрачности, природной благозвучности. Музыка сочинения одновременно апеллирует как к разнообразным слушательским эмоциям, так и к различному эстетическому опыту. Не случайно пьеса оканчивается до-мажорным трезвучием второй октавы, выражающим потребность к завершающему просветлению: именно сфера До-мажора в музыкальной космогонии Соколова является проявлением высшей гармонии, светлого и чистого разума.
Композитор принимает разные варианты интерпретации своего опуса, не настаивая на строгом выполнении указанного в рукописи темпа (метроном — половинка=76–80). Приглашая к «сотворчеству», он доверяет исполнителю право выбора скорости течения музыкальной мысли и частоты вибраций накаленного послеполуденного воздуха. Движение может быть устремленным, порывистым, а может быть и сдержанным, при котором укрупнится каждая интонационно-мелодическая деталь. Тогда вероятно изменится и общий облик композиции, в котором, наряду с импрессионистическим равелевским колоритом, проявит себя и песенное начало, русское по природе, отсылающее к творчеству Мусоргского, Лядова, Метнера.
Не секрет, что при взгляде на лучшие пейзажные произведения можно почти физически ощутить дуновение ветра, запах моря, радость первого снега или шум листвы. Таков и соколовский пейзаж летнего послеполуденного дня. В этой композиции исполнитель получает возможность создать свой музыкальный пейзаж-настроение, «стирая случайные черты» (А. Блок) и открывая бесконечную красоту мира.
