Нет, нет, это не «сколок» знаменитого названия Поля Дюка. Это диалог с человеком, выучившимся у легендарного мастера и недавно возглавившим Администрацию мастерских по ремонту и настройке музыкальных инструментов Московской консерватории. Наш собеседник — фортепианный мастер Константин Феклистов.
— Расскажите, как Вы пришли в профессию.
— Мой отец — фортепианный мастер. И естественно, что с этой профессией я был знаком с детства: сопровождал отца на работу, по желанию мог принимать участие в некоторых процессах, смотреть, запоминать… Так что вопрос о выборе профессии передо мной не стоял, я «не мудрствовал лукаво», что судьбу искушать!
— И случилось чудо: Вас взял к себе в ученики легендарный Евгений Артамонов. Как это получилось?
— Загадка! Отец привез меня в мастерские консерватории, попросил Бориса Дмитриевича Гончарова меня взять. Тот согласился. А после этого мы заглянули в соседнюю комнату, где сидел Артамонов. Отец, естественно, был с ним знаком. Евгений Георгиевич обрадовался, спросил, зачем мы приехали. Отец отвечает: «Вот, мальчишку привез». И вдруг Артамонов произносит: «Ну приводи, я возьму». Отец меня ткнул в бок, прошептал: «Бежим отсюда, пока он не передумал!»
В итоге у нас с Артамоновым получилось пять лет тесного ежедневного общения: и в мастерской, и в классах.
— Вы — единственный официальный ученик Евгения Георгиевича. Расскажите о нем.
— Он грандиозная личность, чародей… Это за гранью человеческого понимания. Идеальное сочетание человеческих качеств: добросовестности, честности… Он очень любит свою работу. Для него это образ жизни, не просто средство зарабатывания денег. Человек более сорока лет отработал в консерватории. Был личным настройщиком великих музыкантов. У него пытливый ум, ему все интересно… Знаете, даже сейчас, когда он заходит в мастерскую, это всех дисциплинирует. В одной мастерской с ним плохо работать просто невозможно.
— Как сегодня обстоит дело с кадрами в Вашей клавишной мастерской?
— Это самый сложный вопрос. Кадров не хватает. Но я говорю об определенных кадрах: с определенной квалификацией, с определенными моральными качествами. Человек должен не только профессионально соответствовать уровню консерватории, но и понимать, где он работает и сообразно к этому относиться. Кроме того, у нас нестандартный график работы. До десяти утра и после десяти вечера. Ночные записи в залах, концерты, практически нет выходных…
— Сколько человек трудится в клавишной мастерской?
— 14. А должно быть в два раза больше.
— На сайте консерватории висит объявление о свободных вакансиях в клавишной мастерской. Как Вы принимаете на работу? Проводите экзамен, испытание?
— Для начала просим показать рабочий инструмент, ибо качество инструмента — это показатель отношения к профессии. Если раньше 90% мастеров использовали кустарно изготовленные настроечные ключи (других просто не было, счастливчики умудрялись получать инструменты из Германии — от друзей или как-то иначе), то сегодня возможность заказать качественные инструменты в Европе есть у каждого. Оговорюсь, у каждого, кто хочет работать профессионально. Так вот, если кандидат демонстрирует некачественный рабочий инструмент, то, конечно, производит не лучшее впечатление.
Затем человек начинает работать, и коллеги за ним просто смотрят. Тут дело только в профессионализме. Бывает, приходят люди с большим количеством бумаг, дипломов и не могут ничего показать. А бывает наоборот: приходят без бумаг и вполне хорошо работают, учатся, стремятся.
— Cколько инструментов закреплено за каждым мастером?
— По-разному. В зависимости от его квалификации, от возраста, даже от места проживания в Москве — добираться ведь до консерватории при нашем графике нужно в самое разное время, в том числе, и ночью. Конечно, есть определенные «фазы» пути — от общежития до Большого зала консерватории. Я в 21 год уже работал в Малом зале, в 23 — в Большом. Но я начал рано…
— А кто сегодня «хозяин» в БЗК?
— Михаил Романенко и я.
— Что такое «клавишная мастерская» Московской консерватории? Какова ее площадь?
— Площадь — 600 кв. метров. Есть определенное оборудование, инструментарий, закупается материал. За последние четыре года клавишная мастерская осуществила более 90 капитальных ремонтов роялей для консерватории, из них 30 концертных. И все инструменты стоят в классах, в которых рабочий процесс — по 15 часов в день. То есть качество капитального ремонта должно быть соответствующим.
— Сколько в среднем стоит капитальный ремонт концертного рояля?
— Частные заказы наша мастерская оформляет только в официальном порядке. Цена зависит от состояния инструмента, марки, от тех задач, которые ставят перед мастерской. Средняя цена капитального ремонта одного рояля — 10.000 долларов, но, повторяю, она может колебаться в обе стороны. Над одним инструментом работают два-три человека в течение месяца-полутора.
— Консерваторский фортепианный парк — это …?
— 600 роялей и пианино, но это — с учетом общежития. Там ведь 4 этажа, и в каждой комнате по инструменту.
— Как часто этот парк обновляется?
— Конечно, нечасто. Но, надо сказать, общая ситуация стала более оптимистичной. Появилось понимание проблем со стороны руководства консерватории, нам удалось «достучаться» до ректората, к нам стали прислушиваться.
— Как Вам кажется, сколько роялей нужно приобрести одномоментно, чтобы в корне изменить ситуацию?
— Я думаю, если к той сотне инструментов, которая отреставрирована, добавить сотню новых, ситуация изменится. Подчеркну еще раз, нагрузка ужасающая, инструменты эксплуатируются нещадно.
— Кто принимает решение о закупке того или иного бренда?
— Как и везде, в консерватории тендерная система. Идет анализ качества инструментов, цен, условий контрактов, условий гарантии. Конечно, окончательные решения принимаются на высоком уровне, но слушают советы мастеров и профессуры. Однако закупка новых инструментов не решит проблемы. Главное — это качественное обслуживание. Любой новый рояль без должного ухода перестает играть через год
Есть такой стереотип: купили новый «концертник» — решили проблему, можно успокоиться надолго и проводить фортепианные концерты, приглашать звезд. Я — как концертный мастер — много езжу по России с пианистами, готовлю им инструменты для выступлений. Иногда невозможно поверить, что роялю всего год-полтора. Порой попадаю в экстремальные условия: нужно за ночь подготовить рояль, к которому не прикасались 10 лет. И отступать некуда: билеты проданы, утром репетиция, вечером концерт.
— У Вас столь мрачные ощущения от всех регионов России?
— Наверняка есть регионы, где ситуация «поровнее». Но там, где я был, все очень сложно, очень тяжело. Это объяснимо: у нас ведь школы фортепианных мастеров как таковой нет. Откуда же взяться профессионалам в регионах?
— А что нужно сделать, чтобы появились профессионалы, а в идеале — школа?
— Во‑первых, необходимо, чтобы люди захотели работать руками. В наше время это очень немодно. Молодежь хочет денег сразу, а здесь надо вкалывать. Надо очень много работать.
— Может быть, надо повышать имидж профессии в глазах общества?
— Да, это в первую очередь. Мне кажется, над этим мы в консерватории как раз и работаем. Ведь есть же «планка», заданная Артамоновым.
Помимо профессионализма, это отношение к работе: важно, как человек выглядит, как разговаривает с заказчиками, с музыкантами.
— Принципиально важно прийти в профессию как можно раньше?
— Да. После 30 уже не получится: появляется семья, внимание переключается на зарабатывание денег. Такой человек просто не сможет полностью посвятить себя обучению. А в 14–16 лет еще есть азарт, время, здоровье, есть возможность многое познавать. Первые несколько лет нужно просто не думать о заработке, а набирать свой профессиональный «багаж».
— Если Артамонов — «номер один», то сколько человек в России находятся на следующей «ступеньке» мастерства? Их число измеряется десятками или единицами?
— По той информации, которой я располагаю, по той работе, которую я вижу, — это три-четыре человека. Значительно меньше, чем хороших пианистов.
