Бэлла Давидович. Мои воспоминания

Дата публикации: Февраль 2017
Бэлла Давидович. Мои воспоминания

М., «П. Юргенсон», 2013. — 224 с., ил. Тираж 1.000 экз.

Нисколько не желая походить на господина Боголюбова (этот герой Сергея Довлатова, главный редактор газеты «Слово и дело», «пережив великих сверстников, автоматически возвысился»), рискну начать рецензию с личных воспоминаний. В декабре 1988 года мы с мамой «с боем» попали на концерт в Малый зал Московской консерватории. Играли Бэлла Давидович и Дмитрий Ситковецкий. Этот вечер стал частью их триумфального московского тура спустя, соответственно, 10 и 11 лет после эмиграции матери и сына (в 1970-е  — и это уже не все помнят  — из СССР уезжали «навсегда»). Из всей программы и тогда, и теперь вспоминается, прежде всего, Третья скрипичная соната (ор. 45) Грига. До-минорная соната в исполнении матери и сына сразили наповал, и, при всём уважении к великолепно игравшему скрипачу, лидерство пианистки в дуэте не вызывало сомнений: Бэлла Давидович увлекла великолепным, ярким, разнообразным звуком (нигде не переходившим опасной грани, за которой дуэт уже не существует как целостность), благородством и естественностью музыкальной речи.

Как приятно, что эти же качества отличают и мемуары пианистки, вышедшие к её 85-летию! «Автобиографический рассказ незаурядной личности, прожившей, фактически, две жизни — одну в Советском Союзе, а другую на Западе» (Марк Зильберквит), воспоминания Бэллы Давидович сгруппированы в три раздела — «советский», «американский» и «артистический». В советском разделе акцентируются бакинское детство, встречи с Константином Игумновым и Яковом Флиером (после войны Яков Владимирович стал её главным учителем) и победа на Международном конкурсе имени Шопена в Варшаве (1949), ставшая отправной точкой артистической карьеры и засвидетельствовавшая появление ещё одной великой шопенистки. Главные события «американского» раздела — дебют в Карнеги-холле и начало преподавательской деятельности в Джульярдской школе музыки. В последнем разделе пианистка рассказывает о коллегах и друзьях (среди них — музыканты Вальтер Гизекинг, Артур Рубинштейн, Шура Черкасский, Давид Ойстрах, Исаак Стерн, Эмиль Гилельс, Яков Зак, Мстислав Ростропович, Вэн Клайберн, Владимир Ашкенази, Марта Аргерих, Родион Щедрин, Арно Бабаджанян, Николай Петров, Константин Иванов, Евгений Светланов, Арвид Янсонс, Юджин Орманди; музыкант и шахматист Марк Тайманов; шахматист, восьмой чемпион мира Михаил Таль; драматург Леонид Зорин); об увлечении оперой, наиболее примечательных поездках и концертах. В сущности, эта часть самоценна и даже может издаваться отдельно, а воспоминания о героях — в сборниках, им посвящённых.
Как многие артисты старой школы, Бэлла Давидович прекрасно знает, что такое дистанция между артистом и слушателем (читателем). Временами расстояния как будто и нет, но это обманчивое ощущение: автор всегда чувствует разницу между искренностью и навязчивым «душевным стриптизом» ради дешёвых эффектов, между критикой, откровенным рассказом о советском житье-бытье — и сведением счётов с Родиной, которым, к сожалению, занимаются и многие эмигранты младших поколений. Как известно, Давидович 15 лет преподавала в Московской консерватории и почти два десятилетия — в Джульярде. Повествуя о различиях советской и американской систем обучения, она выделяет сильные и слабые стороны каждой из них.

Единственный раз в книге Бэлла Давидович позволяет себе откровенную критику, впрочем, безупречную по тону и весьма доказательную. Речь идёт об издании 2012 года, посвящённом 100-летию со дня рождения Я. В. Флиера (1912–1977). Упоминаются многочисленные ошибки, неправильно атрибутированные фотографии. Частично эти ошибки достались в наследство от подцензурного советского сборника 1983 года.

Сквозные фигуры книги — муж и сын, Юлиан Григорьевич (1925–1958) и Дмитрий Юлианович Ситковецкие. В рассказе о муже теплота и эмоциональность сочетаются со сдержанностью и даже лёгкой иронией (в описании бытовых подробностей). О его болезни и ранней смерти рассказано внешне скупо; парадоксально, но тон повествования лишь приближает трагедию, случившуюся полвека назад. Дмитрий Ситковецкий, по выражению Бэллы Давидович, стал её главным «цензором», а в некоторых случаях помог вспомнить необходимые детали — города, страны, события, в том числе и те, в которых участвовал.

Из воспоминаний Бэллы Давидович

I. О скрипаче Ситковецком ходили легенды ещё в годы его обучения в Центральной музыкальной школе. Следующую историю я узнала от друзей моего Юлика.
Война. Учеников ЦМШ эвакуировали в город Пензу. Голодная юность, мальчишкам не всегда хотелось заниматься, а инструмент Юлика пылился на шкафу в комнате. На банку варенья ребята поспорили — сможет ли Юлик, не занимаясь, сыграть виртуозный финал «Рондо-каприччиозо» Сен-Санса. Юлик спал, ни о чём не догадываясь. Среди ночи его разбудил Гарик Сосонский и с большим трудом объяснил сонному другу, что появилась возможность выиграть банку варенья. Сняв со шкафа пыльный футляр, Юлик достал свою скрипку и выдал такой финал пьесы, что обескуражил всех. И потом отправился спать дальше.

II. Его нет с нами уже давно. Но моя память хранит только живого Юлиана. Я помню каждую сыгранную им пьесу — со мной ли, или с оркестром, или с другими пианистами.

Всякая наша фотография побуждает вспомнить события того времени, когда мы были вместе. Но особенно мне дорога одна, запечатлевшая начало нашего романа: двор консерватории, в моих руках букет ландышей, рядом Юлик, нежно посматривающий на ту, которая скоро станет его женой. А потом — вдовой…

С уходом Юлика женского счастья у меня больше не было.